В экономике

Прямая речь

13 ОКТЯБРЯ 2014 г.

Василий Кашин, сотрудник Центра анализа стратегий и технологий:

Соглашение по газу — это просто продолжение контракта, который уже был подписан по инициативе Путина. Согласно оговорённым тогда условиям, он должен был быть закреплён межправительственным соглашением, что сегодня и произошло. Это просто оформление уже достигнутого соглашения.

Полного текста контракта никто не читал, но в целом он выгоден обеим странам. Хотя понятно, что если бы не было обстоятельств украинского кризиса и изоляции, в которой  Россия оказалась, мы могли бы получить больше. Для Китая это соглашение диверсифицирует поставки газа и разрешает определённые энергетические проблемы, а России это позволяет выйти на рынок, альтернативный Евросоюзу, от которого мы на данный момент целиком зависим. Конечно, можно ставить вопрос о наших потерях в результате геополитической ситуации, и, скорее всего, они есть, но вряд ли кардинальны. К тому моменту, когда начался украинский кризис, переговоры уже были в достаточно продвинутой фазе, границы ценового диапазона, по которым шёл спор, заметно снизились, и хотя мы что-то, конечно, потеряли, вряд ли это очень много.

Я против того, чтобы эту сделку и все сопутствующие переговоры воспринимать как принципиальное геополитическое изменение. Тут другая логика. Если вы поставляете какой-то товар, то вам всегда надо стараться иметь несколько рынков. И если мы поставляем 70% своих энергоносителей в ЕС — это плохо. Получается, что мы зависим от одной экономики. А даже если отвлечься от политических соображений, она может вступить в период спада, что и происходит сейчас, от чего мы будем страдать. Кроме этого, европейская экономика — постиндустриальная. Её рост, даже когда он там есть, осуществляется не за счёт тех отраслей, которым требуется много сырья. А Россия, хотим мы этого или нет, является экспортёром сырья, и поэтому выход в Азию для нас был императивом задолго до всех нынешних политических катастроф. Речь идёт не только о газе и нефти, но об угле, руде, а в будущем о такой громадной теме, как сельхозтовары. Это признавалось и в те годы, когда у нас с Западом были отличные отношения.

Разумеется, в мае, когда происходило подписание контракта, Россия постаралась максимально использовать это для укрепления своих политических позиций. Надо было показать Европе: вы начинаете нас зажимать, а вы нам и не нужны. Это естественный политический ход, но переговоры к тому моменты шли уже почти 10 лет, а подготовка к развороту энергоносителей на Восток началась ещё раньше. Так что концентрироваться на геополитике не стоит, просто надо понимать, что если мы сырьевой экспортёр, как Австралия или частично Канада, то надо экспортировать сырьё туда, где оно нужно, где растёт промышленность. А это в первую очередь Азия.

При этом Сибирь и Дальний Восток — это сложная местность с неразвитой инфраструктурой, и для того, чтобы выйти на этот рынок, надо было реализовать несколько проектов, связанных с трубопроводом, железными и шоссейными дорогами. Сейчас это было с огромным трудом сделано, что даёт России некоторые новые возможности. И то, что это происходит на фоне кризиса отношений с Западом — скорее совпадение. Понятно, что из-за этого какие-то проекты были ускорены, любое наше продвижение сопровождается громкими политическими заявлениями о прорыве блокады, а тот факт, что Китай сейчас является второй экономикой в мире, действительно даёт нам и любой другой развивающейся стране новую степень свободы в международных отношениях. Но нам пришлось бы наращивать эти связи, даже если бы мы следовали абсолютно прозападному курсу и Россия вступила бы в НАТО, как предполагал Путин в начале 2000-х.