В обществе

Прямая речь

25 АПРЕЛЯ 2016 г.

Дмитрий Орешкин, политолог:

Само формирование национальной гвардии было связано с двумя вещами, корни которых переплетаются. Это, во-первых, нарастающий страх Владимира Путина, а во-вторых – нарастающее у него недоверие к собственному государству. Путину нужна структура, подчиняющаяся напрямую президенту и не ограниченная никакими формальными законами и институтами, в отличие от МВД, в доброкачественности которого у нас тоже есть основания сомневаться. Потому что он не верит в институты легитимной власти, а верит только в силу.

Что касается использования нацгвардии, то она должна защищать Путина с двух сторон: от попытки перехвата власти частью элит, разочаровавшихся в его политике, и от возможных массовых протестов. Путин совершенно не верит в возможность стихийных протестов в России, он всегда считает, что они кем-то организованы. Когда он говорит об «оранжевых революциях», то правда верит в то, что это делается его врагами и, следовательно, врагами России. От угрозы со стороны элит он защищается, как ему кажется, по методу товарища Сталина, заставляя разные спецслужбы друг с другом конкурировать и друг на друга доносить. А к массовым протестам надо готовиться, организуя подобные учения. Характерно также то, что они проводятся в провинции, подальше от журналистов.

В общем, всё развивается логично и по нарастающей, а главная составляющая в этом – кризис доверия Владимира Путина к легальным институтам. Он не уверен, что в критический момент существующие силовики будут послушны его указаниям, поэтому и нуждается в национальной гвардии, а также в тайной гвардии из чеченцев. Это очень деградационный сценарий, который строится на идее «у кого винтовка – у того и власть». Эти «винтовки» будут время от времени тасовать, давая их тем, кому могут доверять, вроде того же Золотова. Это человек преданный, который будет готов стрелять в толпу, если ему скажут стрелять в толпу.

Путин хорошо помнит, как в 91-м году силовики, в том числе и спецназовцы, отказывались открывать огонь, и это для него настоящий кошмар, с которым он борется. Но решая такие тактические задачи по усилению безопасности, Путин игнорирует стратегические проблемы укрепления российской государственности. Если, конечно, не считать, что он сам и есть государство. Но это уже не государство, а вождество, более примитивная организация политической жизни, когда права и обязанности определяется не прописанными полномочиями, а личной лояльностью. Это бесперспективный подход, который ведёт к крушению государства, хотя сам Путин придерживается противоположной точки зрения. Он считает себя символом страны и единственным человеком, который может давать какие-то важные указания. Если мерить европейскими мерками, то это, в лучшем случае, 18 век, а если российскими – персоналистский сталинский режим в гибридной форме.