В обществе
Прямая речь
22 АВГУСТА 2018 г.
Алексей Макаркин, политолог, заместитель директора Центра политических технологий:
Отношение к пражским событиям — это продолжение тенденции, строящейся на том, что у нас актуальная история. Для европейцев, даже для чехов, события "Пражской весны" – это история, а для нас это почти что сегодняшний день. И мы об это говорим не просто с сильными эмоциями, которые есть и у них, но до сих пор испытываем обиду за то, что в конце концов ничего не удалось и та же самая Чехословакия, а также другие страны Центральной Европы ушли. Это выстраивается в один ряд с развалом СССР, и с более поздними событиями, вроде того, что Украина тоже ушла из неформальной сферы влияния Москвы, а отношения с Западом ухудшились. Всё это выстраивается в один ряд.
Не случайно у нас распространён жанр фантастики, где наш современный россиянин попадает в другую историческую эпоху и под видом исторического персонажа, но вооружённый своими знаниями меняет историю. Он может попадать и в XVIII век, и в XIX, и в XX, но любопытно, что везде он создаёт сильное военное государство и занимает новые территории. А все другие страны России проигрывают. Это очень сильная компенсаторная реакция. Очень сильно хочется вернуться в прошлое и «переиграть». Исторический антураж тут роли не играет, потому что понятно, что реально хочется вернуться в 91-й или 85-й.
Второй момент заключается в том, что сейчас актуализировались аргументы ещё советского периода о «Пражской весне». В период конца 80-х они были отброшены, хотя и сохраняли актуальность для части общества. В информационном пространстве доминировала другая точка зрения, появлялось много публикаций. Но сейчас старые аргументы вернулись и обогатились новыми смыслами. Один из них, высказанный ещё в 68-м, сводится к обвинениям в неблагодарности. Мы их освободили от фашизма, спасли, а они пошли против нас. Этот аргумент сейчас дополняется новыми красками, которых в 68-м году не было по политическим причинам.
Например, Великая Отечественная война всё чаще позиционируется не как советско-германская, а как война России и прообраза Европейского союза, утверждается, что мы одни воевали против всей Европы, и даже Чехословакия, или Протекторат Богемии и Моравии, тоже изображается в качестве агрессора. Понятно, что таких утверждений не могло быть в 68-м, но сейчас говорят, что чехи работали на военных заводах, помогали немцам создавать технику и, таким образом, действовали против СССР. Так можно оправдать и то, что после войны мы навязали Чехословакии социалистическую систему, и то, что в 68-м году мы туда вошли. Правота СССР основывается на истории войны, во время которой погибло 27 миллионов человек, и роли освободителя в 45-м году. Подразумевается, что раз так, то все должны помалкивать и их мнение не должно учитываться.
Можно вспомнить такую история, как появление в прошлом году на сайте телеканал «Звезда» текста, подробно излагающего этот взгляд. Правда, тогда вышел казус: в тот момент проходила встреча с президентом Чехии Земаном, который лично участвовал в событиях 68-го года на стороне реформаторов. И он был этим материалом возмущён, так что его пришлось убрать. Но сам факт появления той и других подобных статей свидетельствует, что это мнение значительной части элиты и общества.
Ещё один комплекс аргументов, также приводившийся ещё в 68-м, можно назвать геополитическим. Он звучит так: если не мы, то они. Американские войска якобы были уже готовы войти на территорию Чехословакию, а там их ждали предатели социалистического содружества или, как говорят сейчас, русофобы. А мы их просто опередили. Это встраивается в большую конкуренцию Востока и Запада, а мы выступаем в качестве равноправного игрока, который оказался удачливее и успешнее своих конкурентов.
Этот аргумент действовал на советскую аудиторию, не обладавшую должным количеством информации. Понятно, что реально американцы не могли никуда войти, это было бы нарушением правил игры, действовавших в холодную войну. Позже эти опасения окончательно опровергли документально, но сейчас они вернулись. Люди не читают подборок документов и исследовательских монографий, зато видят перед собой опыт конца 80-х, когда американцы вроде бы никуда сразу не входили, но потом страны, ушедшие из-под опеки СССР, сами присоединились к Североатлантическому альянсу. Конечно, сравнивают это и с Украиной, которая представляется страной, где идёт сильнейшая геополитическая конкуренция. И всё это переносится на 68-й год. Аргументы, что американцы никуда не могли войти, парируются вопросом «Откуда вы знаете? Может, вы сами на Америку на работаете? Почему вы так её выгораживаете?».
Наконец, есть и третий набор аргументов. Это опять «мы» и «они», но уже внутри страны. Мы знаем, что группа диссидентов, семь человек, вышла на Красную площадь вскоре после начала подавления "Пражской весны". Они были арестованы и осуждены. Практически одновременно по всему СССР проходили собрания, где трудящиеся, рабочий класс и интеллигенция, выражали поддержку коммунистической партии Советского Союза по разгрому ревизионистов в Чехословакии. Понятно, что какая-то часть людей голосовала просто для того, чтобы не потерять работу, но по двум предыдущим причинам многие голосовали искренне. Тем более что многие люди помнили ещё Великую Отечественную войну и боялись новой. И их было очень легко убедить, что против них действуют неблагодарные союзники, то есть Чехословакия, и коварный враг в лице США. А в конце 80-х годов советское телевидение, газеты и журналы начинают объяснять, что правы были те семь диссидентов и другие, которые не вышли, но понимали всё. И получается, что большинство россиян или, что актуально для нынешней эпохи, их родителей было неправо.
Плюс мы видим, что очень серьёзно изменяются советы ветеранов, которые позиционируются как пример для молодых поколений. Это уже в значительной степени не ветераны Великой Отечественной войны, их осталось очень мало. Многие из нынешних ветеранов участвовали непосредственно в операции 68-го года, и, конечно, для них это молодость, которую они не готовы перечеркнуть и, наоборот, всячески продвигают мысль, что они тогда защитили Советский Союз, а вот следующее поколение не справилось. Таким образом возникает оппозиция «мы» и «они» не в геополитическом смысле, а в контексте внутренних дел.
Судя по опросам, молодые люди советской историей не очень интересуются, в том числе и этими событиями. Но даже когда молодой человек приходит к родителям и спрашивает их по поводу "Пражской весны", то ему говорят, что мы были правы, а они – нет. Тяжело признать, что мы или наши родители ошибались. И не случайно, если посмотреть оценки этих событий в интернете, то мы предстаём не в качестве агрессора, а в качестве жертвы, в том числе и в воспоминаниях участников событий. Это вполне понятно, если хочешь себя оправдать, то становишься жертвой. В Сети можно найти много описаний, как наши солдаты туда входили по приказу, как их там обижали и оскорбляли, как им было трудно не отвечать на эти оскорбления и держаться.
Интересный момент состоит ещё и в том, что эта роль жертвы рассматривается с точки зрения нерешительности командиров. Если для чехов советская армия – агрессор, то здесь подчёркивается то, что большие начальники действовали недостаточно решительно и запрещали отвечать. Никто и знать не хочет, что в результате ввода войск погибло больше 100 граждан Чехословакии, об этом практически никто не говорит. Зато перечисляются обиды: мы к ним пришли как освободители, наследники победителей фашистов, а они кричат. В качестве положительной альтернативы того, как надо себя вести, выдвигается «опыт» ГДР.
Известно, что вместе с советскими войсками на территорию Чехословакии вошли войска других стран Варшавского договора. И интернет заполнен рассказами о том, что как раз немецкие силы вели себя там так, как надо. Немцы вели себя жёстко, как хозяева, и чехи их слушались. Рассказы очень разные в описании степени этой жёсткости. Иногда они почти что списаны с Великой Отечественной войны, но с немецкой стороны, когда говорится, что любая попытка оскорбить немцев заканчивалась тем, что он поднимал оружие и начинал стрелять. Но главная особенность этих историй состоит в том, что когда СССР планировал чешскую операцию, то немецкие войска из неё были исключены. Там были силы других государств Варшавского договора, но не ГДР, так как члены Политбюро понимали, что это привело бы к очень нежелательным аллюзиям.
Однако прошли десятилетия, сохранились воспоминания о том, с какими сложностями сталкивались там советские солдаты, как их обижали. И, соответственно, человек, даже не желающий умышленно солгать, выстраивает альтернативу, фантазирует, как бы он себя вёл в такой ситуации на месте генерала или политического руководства страны. Это всё накладывается на травму от распада СССР, и появляется такая «немецкая альтернатива», иногда – в радикальных формах.
Этот комплекс причин и приводит к тому, что отношение сейчас такое. Оно очень сильно изменилось по сравнению с тем, что было в начале 90-х годов и на уровне власти, и на уровне общества. Но есть ещё одна проблема. Если посмотреть на отношение в 90-е и «нулевые», то тогда была, конечно, коммунистическая субкультура, сохранявшая все эти аргументы. Однако доминировало в обществе желание забыть. Это было не оправдание, всё-таки внутренне было стыдно, но и не покаяние. Вместо этого власть и общество говорили: мы об этом не знаем, у нас свои проблемы, нам бы концы с концами в бюджете свести, что нам Чехословакия! Поэтому даже если общественные настроения сейчас поменяются, то альтернативой станет не новое покаяние, попытку которого предприняли в конце 80-х и начале 90-х, а вот такое забвение.