Давайте попробуем перечислить, что сейчас отличает две противостоящие стороны: международный терроризм, выросший на почве ислама, и христианский западный мир. Я не буду учитывать тот банальный факт, упомянутый ранее, что вторая из этих сторон является, как считается, источником глобализации, а первая потребляет ее плоды и одновременно ненавидит и сопротивляется. Я не буду также учитывать разницу в религиях. Она слишком стара. Кроме того, эта разница сама по себе не предопределяет смертельного столкновения. Достаточно вспомнить историю Иберийского полуострова с VIII по XIII века, богатую примерами веротерпимого совместного проживания мавров, иудеев и христиан, как под исламским, так и под христианским владычеством. Причем именно тогда и в тех местах развивались культура и экономика.

Перед входом в Академический молодежный театр, где уже в восьмой раз вручалась премия «Просветитель», меня окликнул знакомый и поинтересовался: почему вы весь в сером — кепка, плащ… Я окинул себя критическим взглядом. Ну да, хмарь, ветер. Но ведь дело не только в погоде. Многие одеты примерно так же — ни тебе цветных шарфиков и широких зонтиков, ни петушиных причесок и светлых шляпок. А если снять верхнюю одежду, та же серость. Разве что сопредседатель оргкомитета премии Александр Гаврилов бегает в светлом фраке с бабочкой да один из лауреатов, из наших эмигрантов, американец, щеголяет в красных штанах. Ответ пришел сам собой: да это цвет времени, цвет второго путинского президентства. И мы его как-то интуитивно принимаем.

Теракты в Париже в очередной раз изменили мир. Как изменила его террористическая атака на башни-близнецы 11 сентября 2001 года, как изменила аннексия Крыма. И в этот раз, как и в предыдущий, эти перемены самым непосредственным образом касаются России. Новая реальность проявила себя уже в воскресенье, на саммите «большой двадцатки» в Анталии. Путин перестал быть парией. Ему жали руку, улыбались и внимательно слушали. Никто не отказывался сесть с ним рядом и с каждым, с кем хотел, он провел двусторонние встречи, включая Обаму и Кэмерона. Французский же президент Олланд и вовсе засобирался в Москву антитеррористическую коалицию сколачивать с участием Вашингтона.

Для власти это очень опасно, потому что появляется то, чего либеральная публика давно ожидала: формирование класса налогоплательщиков. Поскольку Россия — ресурсная страна, власть могла увеличивать свои полномочия за счёт того, что расходовала «ничью» нефть. При этом она недоплачивала гражданам, но они этого не замечали, потому что деньги с самого начала шли мимо них. Люди жили отдельно, зарабатывая свою копейку, а власть — отдельно, не трогая карманы граждан и даже закачивая туда часть нефтяных доходов. Но когда нефть падает, а разбухший госаппарат хочет есть много и вкусно, то оказывается, что деньги можно брать только из кармана граждан.

Похоже, главное начальство страны, которое еще недавно громко отрицало любую возможность наземной операции в Сирии, начало готовить доверчивую отечественную публику к проведению такой операции. От неизвестных, но очень высокопоставленных источников в «Единой России» в прессу идут утечки: в ходе намеченного на пятницу совместного заседания Госдумы и Совета Федерации будет выдвинуто предложение ответить на теракт над Синаем посылкой войск в Сирию. Очевидно, что в Кремле понимают: опасность повторения трагедии сохраняется. Стало быть, самое время погрузить россиян в атмосферу войны против проклятых террористов-исламистов. 

Дорогой Пьер! 
Вы, наверно, знаете, как мы любим французское кино. Положа руку на сердце, мы его любим даже больше, чем французы. Понимаете, во Франции все французы немножко уже объелись французским, это понятно. И толерантный еврокиноман смотрит кино с одинаковой благожелательностью — что отечественное, что финское, что монгольское. А для нас герои и героини французского кино 70-80-х годов — особые, по-прежнему почти твои родственники, члены семьи.

Абсолютное большинство наблюдателей сходится в том, что страшные теракты последних дней существенно изменили контекст российско-западных отношений. Объективно, потому что общая угроза не может не объединять. В этом плане слова Владимира Путина, назвавшего французов союзниками, действительно очень многого стоят. И субъективно, потому что те политики и профессиональные лоббисты на Западе, которые и раньше призывали преодолеть «недоразумения» в отношениях, вызванные кризисом вокруг Украины, и вернуться к «диалогу и сотрудничеству», получили мощный аргумент. Условно говоря, в споре бывшего французского президента Николя Саркози и нынешнего германского вице-канцлера Зигмара Габриеля, представляющих эту точку зрения и в октябре посетивших Москву, с лидерами Франции и Германии Франсуа Олландом и Ангелой Меркель инициативу получили первые.

Ощущение «прорыва», возникшее у некоторых экспертов и обозревателей после прошедшего саммита G20, на котором Владимир Путин уже, вроде бы, не выглядел изгоем, начинает постепенно улетучиваться. Справедливости ради отметим, что родилось это ощущение вовсе не на пустом месте. Действительно чудовищный теракт в Париже, казалось, автоматически вписал Россию в контекст наиболее значимого пункта мировой повестки. Тезис о том, что «исламский терроризм — общая беда и проблема», звучал из уст самых разных мировых лидеров. Президент Франции Олланд засобирался в Россию, а Москва немедленно признала, что самолет, развалившийся в воздухе над Синайским полуостровом, тоже стал объектом атаки террористов.

Вспомнил, как первый раз увидел машину с надписью «Обама — ЧМО». Еще на знал тогда, что это один из лозунгов эпохи. Думал, человек так развлекается. Хотел даже сфотографировать. Потому что машина была невероятная. «Шестерка» — максимально засранная! И надпись сакраментальная была сделана поверх всех этой грязищи. С тех пор стал обращать внимание на «автоносители» лозунга. И так ни одной приличной машины и не встретил. Не в смысле приличной марки, а приличного вида. Вчера опять иду — стоят. Рядышком. У одной обе фары выбиты, у другой бампер оторван. «Обама — ЧМО».